ПСАЛМЫ

культурный слой

Белый лист - это вызов

Что испытывает на полигоне сердца художник Леонид Надеждин

Корр.: Что для вас белый лист?

Л.Н.: Белый лист или белая стена для меня – соблазн, вызов излить душу, показать переживания, то, что волнует. Когда я вижу перед собой белый лист или холст, он меня дразнит. Мне хочется хотя бы просто попробовать краску, сделать мазок, штрих, посмотреть, что получится.

Корр.: Когда-то и для Бога мир был белым листом. И Бог - лучший Художник. Не кажется ли вам, что пытаться подражать бессмысленно?

Л.Н.: Не согласен с этим, да я и не рассматриваю живопись или какой-то другой вид искусства как соревнование с Богом, нет. Думаю, что Бог вложил в нас потенциал, страсть, побуждение, вдохновение, чтобы творить прекрасное. Конечно же, первенство отдается Ему, идеальному Творцу. Мы не должны подражать Ему, занимаясь клонированием или создавая колосса Родосского. У нас не должно быть амбиций соперничества с Богом. Художник просто добавляет красоты в этот мир. Свое творчество я вижу именно так.

Корр.: Илья Репин спросил как-то своих учеников: «Кто считает себя художником?» Отозвался один молодой человек и сказал, что он много рисует, его картины покупают, и он не испытывает нужды, поэтому считает себя художником. Тогда Репин бросил на зеленый куст красную ленту и предложил молодому художнику нарисовать ее. Через несколько часов юноша сдался: он не смог передать сочетание оттенков как можно ближе к реальности.

Как отличить ремесленника от мастера и подделку от произведения искусства?

Л.Н.: Интересный комментарий вы привели. Илья Репин – замечательный художник, большая фигура в русской живописи, но я позволю себе с ним не согласиться. Мастер не тот, кто смог передать натуру, и даже не тот, кто смог отобразить внутренние черты, характер. В моем понимании, мастер - тот, у кого есть послание для людей, кто через художественные образы пытается донести какую-то идею, мысль, чтобы она, буквально, пронзила зрителя. Вот это мастерство.

То, о чем говорил Репин, это академизм, техника рисования – все это хорошо, но настоящий художник должен ставить перед собой большие задачи, выше поднимать планку. Цель художника не удовлетворить зрителя (сколько людей - столько и мнений), а решить более высокую задачу. Такой высокой задачей для меня является прославление Бога.

Корр.: На вашей последней выставке к каждой работе был комментарий. Вы боитесь, что зритель не сможет дойти до этой сути, которая вами заложена в работы?

Л.Н.: Если говорить о последней выставке «Полигон сердца» в церкви «Надежда», это была моя уступка. Потому что с сюрреалистическим искусством, концептуальным, которого я придерживаюсь, люди еще не сталкивались, не были готовы к его восприятию. Поэтому комментарий на этой выставке – моя уступка, обычно я так не делаю, я даже названия к работам не выставляю.

Корр.: Вы занимались где-то в изостудии, школе?

Л.Н.: Да, я имею образование, окончил пермскую художественную школу №№1, потом учился еще, но настоящее образование я получил не в академических заведениях, а в среде состоявшихся художников, занимаясь совместным творчеством с друзьями. Например, проводя время с Дмитрием Зарубиным, я приобретал свой стиль. Я учился академизму, но наступил этап, когда я отверг его. В моих работах видно, что я пренебрегаю классическими законами: не соблюдаю перспективу, использую деформирование форм лица - это намеренно. Все только для того, чтобы достать то, что внутри у человека. Для меня главное не внешность, а внутреннее содержание.

Корр.: Обычно в таких интервью принято спрашивать, чье творчество повлияло на художника. Имя Дмитрия Зарубина вами уже было названо, но, может быть, кто-то еще, какая-то школа?

Л.Н.: Вообще, сюрреалистическое искусство имеет сильные корни. В русской классической живописи я ценю Врубеля, его богоискание. Вспомните хотя бы его «Благовещение», «Серафима». А из зарубежных авторов – Пикассо, Дали. Одно время я пытался им подражать, но сейчас больше занят поисками своего стиля.

Корр.: В каких выставках вы участвовали?

Л.Н.: Чаще всего я участвовал в совместных выставках с другими художниками. Они проходили в разных местах, даже в школах, по приглашению, в ДК, вот теперь и в церкви. Какой художник мечтал бы «выставиться» в церкви? У меня есть такая уникальная возможность. Последняя выставка – в Доме науки (ред. - пермское отделение АН РФ), в прекрасном отреставрированном здании на Разгуляе.

Корр.: А на продажу рисуете?

Л.Н.: Я хотел бы, чтобы все мои работы были востребованы. Они, конечно, как дети мои, дороги мне, и не хочется их лишаться, но все работы продаются.

Корр.: Если работы покупают, означает ли это признание, оценку творчества?

Л.Н.: Нет, я так не считаю. Настоящую оценку можно сделать только через какое-то время, после ухода художника из этого мира.

Корр.: Вы ведь не всегда были верующим человеком. Как коллеги и зрители относятся к вашей вере и такой своеобразной тематике работ?

Л.Н.: По-разному. Искушенный зритель с профессиональным взглядом может найти массу недостатков в работах и сказать мне об этом, я все принимаю к сведению. Больше мне интересны люди, вообще не имеющие отношения к живописи. Нравится, когда дети что-то говорят, они не будут лгать, дети дают настоящую оценку. Несведущие в искусстве люди говорят то, что чувствуют. Если у них от какой-то картины «мурашки по коже» - значит цель достигнута.

Корр.: Если в этом была цель…

Л.Н.: Да, несомненно.

Корр.: Какой своей работой вы особенно дорожите?

Л.Н.: Некоторые картины рождаются очень мучительно: иногда нужны годы, чтобы «выносить» ее. Потом оттачиваешь: делаешь эскизы, не один раз пишешь на холсте. Я не пишу таких вещей, которые меня не коснулись в жизни. Есть и другого рода работы, спонтанные, рождающиеся за один вечер. Для профессионала безумие - на белый лист выплеснуть то, что переполняет, чтобы при этом еще получилось что-то стоящее. Для меня дороги и те картины, которые «выношены», как тяжелое ядро, и те, которые словно легкое дуновение ветерка.

Вот сейчас я «заболел» новой идеей. Благовещение. Я обращаюсь к опыту художников, которые уже писали на этот библейский сюжет. Я вижу в этом что-то свое. Многие художники изображают деву Марию очень спокойной, набожной, смиренной. Моя дева Мария будет простой деревенской девушкой, напуганной, но в то же время наполненной радостью и восторгом, она будет очень живой.

Корр.: Думаю, что дева Мария была именно такой, мне кажется, это будет ближе к исторической реальности.

Я желаю вам удачи в работе над «Благовещением» и в других работах. Желаю, чтобы человек, встречаясь с вашими картинами, переживал внутреннее перерождение и становился еще на один шаг ближе к Богу.