мнение

Дед отвечает за салагу

Наш временный военный городок, возведенный на привозных камнях среди бескрайней мари в поселке Новый Ургал на БАМе был плацдармом для самоутверждения. Не за счет других, а за счет своего характера. Осенью мы «потеряли» теплотрассу, ведущую к казармам – товарным железнодорожным вагонам, где жили солдаты. Перекопали весь городок, но трубы не нашли, на зиму остались без тепла. Морозы были за минус 50 С. В «поезде» было ненамного теплее. Сделали «козла», но обогреваться им нам запретили по соображениям пожарной безопасности. Спали в полном снаряжении: в бушлатах, шапках, валенках. Иногда укрывались свободным матрасом, но это было редкое везенье. Понятно, что никому не приходило в голову отнимать, например, матрасы или теплую одежду у «молодых». Не умывались, помнится, почти всю зиму. Привозная вода была в большом дефиците, да и в казарме она быстро превращалась в лед. По этой же причине никто не мог сказать: «Ты – «молодой» и будешь мыть полы» - зимой полы не мыли. Человека оценивали, прежде всего, по тому, как он вел себя в этих условиях. Скажем, не ныл, не просился на свинарник, где была печка, чтобы не замерзли свиньи. Летом тоже бывало не легче. При страшной жаре давали одну фляжку воды на сутки, а иногда воду не привозили. Некоторые не выдерживали – пили из болота, болели дизентерией и даже брюшным тифом. Трудности сплачивали людей.

Конечно, было бы безумием призывать военные власти создать для армии вот такие экстремальные условия. Воины, наверное, мы были никакие, вряд ли смогли бы умело противостоять потенциальным китайским диверсантам (говорили, что в этом смысл нашей службы), и машины во время редких учений у нас не заводились… Но можно сделать так, чтобы армейский уклад исключал безделье и понуждал каждого проявить себя в тяжелом ученье.

Командиры, желая остановить беспредел, часто говорят молодым: «Жалуйтесь на притеснения!» Никто, понятно, не жалуется. Нужна работа на опережение. Что может остановить в армии «дедовщину»? На этот вопрос пятьдесят процентов участников недавнего электронного опроса ответили: создание военной полиции. Но сможет ли полиция остановить каждодневное унижение, которому подвергается солдат?

Дедовщины в нашей воинской части, окруженной вместо забора болотом (стояли одни только железные ворота с красной звездой) не было не только из-за экстремального житья-бытья. Уважение к молодому бойцу, кажется, держалось на фигуре одного офицера. Начальник политического отдела подполковник Владимир Иванович Жадан говорил негромко, с украинским акцентом, фуражку носил, надвинув на глаза. Его очень боялись офицеры, а солдаты и подавно. Политотдел называли почему-то «гестапо». Никто не слышал, чтобы этот человек, например, ругался или кого-то отправлял на гауптвахту. Политика замполита была такова: молодого солдата можно простить за провинность, а старослужащему не прощалось ничего. Всегда было тщательное разбирательство: кто именно виноват в нарушении по службе. Если проступок совершил новичок, с командира взвода или ротного - один спрос, если старослужащий – совсем другой разговор. По-моему, это профессионально: считать, что опыт и стаж дают не привилегии, а наделяют ответственностью… «Черпаки» и «деды» у нас возмущались: мол, молодые обнаглели и говорили даже о «дедовщине наоборот».

---

Булат Ханьяров, рядовой:
- Случай в Челябинске – это воинское преступление, никак не связанное с дедовщиной. Вообще, дедовщина никогда не подразумевала такой жестокости. Дедовщина - просто уклад армейской жизни, при котором «дед» несет ответственность за молодого. Ведь спрашивают, в первую очередь, с «дедов».

Константин Макушин, сержант:
- Дедовщина – это дух обиды, который толкает людей на преступления. Каждый год происходят случаи, когда обиженный «салага» берется за автомат. Даже если такого не произойдет во время службы, то обязательно как-то проявится в дальнейшей жизни – в семейных отношениях, в отношениях начальника и подчиненного. От дедовщины нужно избавляться.